**ВАЛЬКА-ПОЛЯРНИК** [[наши_люди:с:сарычев_иван_григорьевич:сарычев_иг|Иван САРЫЧЕВ]], бывший полярный радист. А р к т и к а... Сколько неизведанных тайн хранят ее бескрайние белые просторы! Какой мальчишка не мечтал побывать е ней, увидеть все своими глазами, потрогать своими руками! И только Валька Онапко не мечтал об этом, потому что он уже жил на Полярной станции в самом что ни на есть центре Арктики. Семилетнего любознательного паренька, курносого, веснушчатого, с быстрыми блестящими глазами на Полярной станции любили все и называли не иначе как Валька-полярник. Сын старейшего полярника, он был частым гостем в бригаде строителей, где работал его отец, в радиорубке у радистов, в моторной у механиков. В больших отцовских заплатанных валенках, мешковатом ватнике, туго затянутом на поясе куском веревки, в шапке, вечно съезжавшей ему на глаза, Валька-полярник часами возился с ездовыми собаками и был дружен с каюром дядей Сашей... Приближался Новый год. Погода нас не баловала, самолет не мог пробиться, и мы остались без «взаправдашней» елки. С утра Валька-полярник вместе с дядей Сашей вытащили из тайничка в складе запрятанную там с каких-то пор «елку-палку» и торжественно принесли ее в столовую, которая служила у нас и за клуб. Вы не знаете, что такое «елка-палка»? Сейчас расскажу. Это елка, сделанная из палки, в которую воткнуты со всех сторон небольшие палочки с набитыми на них затейливо вырезанными кусками железа, выкрашенные в темно-зеленый цвет. Такая «елка» использовалась обычно тогда, когда из-за погоды нам не могли прислать с Большой земли настоящую. Так вот Валька-полярник и дядя Саша с утра уже занимались установкой «елки-палки». К вечеру кают-компания принарядилась, в углу, на возвышении, сияла разноцветными огнями самодельная елка, украшенная игрушками и облепленная ватой. В ней трудно было узнать железную елку. А погода между тем совсем испортилась. Ветер зловеще свистел в проводах антенн, поднимая густую снежную пыль. От его порывов содрогался дом. К ночи пурга так разыгралась, что мы стали опасаться за мачты, стрелами уходящие ввысь рядом с радиорубкой. На станции каждый был занят своим делом: одни читали, другие готовили костюмы к вечеру. Из динамика радио доносило голос Большой земли: советские люди готовились встречать Новый год. К нам он придет на три часа раньше, чем в Москву! Но вот передача прервана. В динамике что-то щелкнуло и послышался голос дежурного радиста: «Ввиду усиления ветра до 10 баллов предлагается прекратить топку печей!». — Кажется, напрасно мы опасались, что Дед Мороз пролетит мимо. Без тепла он накрепко обоснуется у нас, — пошутил кто-то. Через некоторое время передача вновь была прервана и тот же голос известил: «Ушел из дома Валя Онапко. Знающих место его нахождения, просим зайти срочно в радиорубку!» Пурга бесновалась. Ветер с ожесточением завывал, как раненый зверь, затухающие печки почти не грели. Большая земля продолжала трансляцию праздничного концерта. Но вот опять на полуслове замолк динамик, и взволнованный голос дежурного радиста заставил нас бросить свои дела: «Всем мужчинам, свободным от дежурства, предлагается немедленно придти в радиорубку!» Мы вышли из дома. Сквозь гудящую снежную бурю на черном полярном небе временами проблескивали всполохи северного сияния. Ветер огромными пригоршнями с остервенением швырял в лицо колючий снег, валил с ног, завихрялся под одежду. С трудом держась друг за друга, мы пришли в радиорубку. Здесь уже были полярники, среди которых мы увидели Андрея Ивановича Онапко. — Пропал парень, — недоумённо разводил он руками. — Был все время дома, занимался с сестренкой, пока мать не пришла. А потом куда-то вышел и как в воду... Думал он у ребят, всех обошел — нет. К каюру ходил, он там все время с собаками возится — нет... — Куда он по такой погоде пойдет?— усомнился молоденький радист. — Не знаешь ты, паря, нашего Вальку, — сказал бригадир строителей. — Он, брат, такие номера представляет... Я вспомнил случай, который произошел весной прошлого года. Каждую весну мы, заядлые охотники, уезжали на два-три дня на вездеходе за 12—15 километров от станции на гусей, которых там было видимо-невидимо. Рассказы о захватывающей охоте не раз слышал Валька, а потому в этот раз очень просился у отца взять его с собой. Но тот или не хотел возиться с ним, или еще по какой-то причине, но категорически отказал ему. Охотники досматривали еще последние сны, как в радиорубку прибежала со слезами Валькина мать: «Верните Вальку... Ушел сам на охоту...» Мы выбежали на крыльцо радиостанции. Бухта еще не освободилась ото льда, но дело шло к этому. Разводья местами были настолько глубокими, что приходилось далеко обходить их, чтобы не оказаться в воде. Лед был уже ноздреватым и при малейшем прикосновении легко ломался. И вот где-то в километре от станции по этому льду бесстрашно шагал Валька-полярник. Смешно было смотреть на мальчугана в огромных охотничьих сапожищах, с рюкзаком за плечами и охотничьим ружьем, ствол которого волочился по льду! Эту картину, видимо, вспомнили и другие, потому что кто-то из мужчин со вздохом протянул: - Да-а... Шло время. Стрелки часов приближались к двенадцати, Новый год уже был на подступах к нашей Полярной станции, а мы забыли о времени и о себе. Все наши мысли были о мальчике. Где он? Что с ним? На трех домах вспыхнули аварийные прожекторы, направленные в сторону бухты. На льду зажгли солярку в бочках. Бушующее пламя матово пробивалось сквозь снежную мглу. Высказали догадку, может, парень отправился к механикам на ледовый аэродром, где они живут в вагончике, на салазках? Связи с вагончиком не было. Снарядили туда экспедицию из шести человек, и она ушла в свистящую темноту. Кто-то принес ружье и стал стрелять. Но выстрелы тонули, растворившись в гуле ветра и снега. Час ночи... Три часа... Полыхают костры над бочками. Воет ветер, слепит глаза снег... Нет нашего Вальки. Полярники привыкли к суровому нраву Арктики. Не любит она шутки шутить: пурга закрутит, завертит, свалит с ног. Устанет человек, борясь с нею, сядет, укрываясь от ветра, и уснет. Навеки! Нет, мы не верим, что с нами больше не будет Вальки-полярника. Но поиски наши пока тщетны. Осталась последняя надежда: в двух километрах от станции - фактория, где принимают пушнину. Там Валька частый и желанный гость. Но сейчас туда не дойти — опасно. Ждать, пока утихнет пурга? Но скоро ли? Синоптике этого не обещают... Шестой час мы ищем пропавшего мальчика. Изрядно продрогшие на ветру, укрывшись у огромного склада с подветренной стороны, курим, с грустью вспоминаем озорного, веселого Вальку-полярника. Тут же снуют вездесущие наши ездовые собаки: Полюс, Парус, Найда... Они гоняются друг за дружкой, рычат, валяются в снегу. Моё внимание привлекло поведение вожака собак огромного грудастого пса Полюса. Сунув под склад голову, он неистово греб лапами снег в лаял на кого-то. — Чего бы это? — толкнул я своего соседа, показывая на собаку. — Крысы... — безразлично ответил тот, думая о своем. Однако Полюс не унимался, визжал и лаял, на минуту исчезал под складом и вновь выскакивал оживленный, отчаянно вертя лохматым хвостом. — Полюс, что ты там нашел? — обратился я к собаке, погладив её по взъерошенной шерсти. Пес будто понял меня, завизжал, подбежал к складу и, оглянувшись на меня, будто говорил: «Иди за мной», исчез в темневшей дыре. Через минуту он выскочил с шапкой в зубах... — Валькина шапка! Все бросились к собаке, но она, взвизгнув, вновь юркнула под сарай. Мы стали звать ее: — Полюс, Полюс... Скоро собака появилась из дыры, тяжело таща что-то черное в зубах. — Андрей Иваныч, твоя малица здесь... Через минуту из-под склада показались Валькины валенки, а за ними и сам он, взлохмаченный и заспанный. Андрей Иванович подхватил парня на руки: — Ты что здесь делаешь? — А я закаляю...— шмыгнул носом Валька, закутываясь в отцовскую шубу. — Чего-чего? — Закаляю... — повторил он спокойно, а потом, видя, что его не понимают, пояснил: — Характер закаляю. А то Вовка Ходин не берет меня в командиры, говорит, что у меня характер не выработался... Кругом засмеялись: — Да уж характернее поискать. Настоящий полярник! г. Лабинск. Газета «Ленинское знамя», 31.12.1971 г.