Диксонская Тетрадь

Untitled
Эта страница только для чтения. Вы можете посмотреть исходный текст, но не можете его изменить. Сообщите администратору, если считаете, что это неправильно.
Диксон воспоминания 1961 год 

{{:воспоминания:lapshina:lapshina-lubika.jpg?direct&200|Лапшина Любовь Сергеевна}}

Лапшина Любовь Сергеевна



В 1961 г. (космический год Ю. Гагарина и В. Терешковой) мы прилетели на самолете ТХ-153 (через Москву) в пос. Диксон Таймырского полуострова Красноярского края на 2 года.
Прожив в Диксоне 2 месяца, мы власть налюбовались упряжками оленей и собак (сибирских лаек). Ненцы приезжали сюда на нартах в магазин за спиртом (бутылка спирта стоила 6 руб.). Штук 15 местных собак окружали оленей плотным кольцом и беспрерывно лаяли. Но эти грациозные животные с роскошными рогами не обращали на них внимания.
Это был январь месяц. Через месяц 2 февраля кончается полярная ночь и на одну минуту покажется солнце. Начинается полярный день. А в мае солнце уже светит круглые сутки (и так будет три месяца). Потом будет переходный период. Небо в это время переливается удивительными красками. С южной стороны - радуга теплых красок, с северной – радуга холодных красок. Это время миражей, на горизонте можно увидеть все, что захочется, (я увидела Адмиралтейство). Настоящее полярное сияние бывает только в полярную ночь – это три месяца, когда день не отличается от ночи (три месяца кромешной тьмы). И только звезды и луна светят довольно ярко в ночное время суток, когда нет облачности.
Пережить человеку эти полгода, когда нет солнца и темное небо, очень трудно. Начинаются психические расстройства. Были случаи, когда человек не выдерживал второй год и его отправляли домой санитарным самолетом.
Мы прилетели на остров Вилькицкого (в Карском море) на местном самолете Ан – 2 (“Аннушка”) – это 200 км от Диксона.
 
{{ :воспоминания:lapshina:lapshina-ris_anteny.jpg?direct&300 |}}

Было темно. Самолет сел на расчищенную полосу между двумя рядами горящих факелов (это на железных бочках горела солярка). Самолеты редко садятся на остров. Почту сбрасывают раз в два месяца с воздуха в любую погоду. Иногда посылки врезаются в снег и их можно найти только летом.
Нас встречали люди и собаки. Начальник полярной станции (колоритная фигура Мудров Петр Пафнутьевич – заслуженный полярник) иронически глядя на нас, сказал: “Ну, туфельки, капроняни, беретик – это мы вас в одну секунду переоденем, а вот вы знаете куда вы приехали, - у нас сейчас уже вторые сутки человека с собакой мотает на льдине вокруг острова. Это пожилой человек  (кочегар) 45 лет, он пошел проверять капканы на песца (2 км от берега), лед заторосился и он оказался на льдине, которую понесло в открытый океан. Вокруг острова летал поисковый самолет, а человек с собакой пришел сам (льдину прибило к южному берегу в 15 км от станции), он шел на свет маяка да и собака дорогу знала”. Но мы не испугались, у нас загорелись глаза – мы романтики, - в 20 лет ничего не страшно.
Тут же у самолета произошел потрясающий случай. Собака (помесь овчарки и сибирской лайки) стояла рядом с хозяином и вдруг, поджав хвост и виновато поскуливая, подошла к нам и прижалась к ногам Генри (моего мужа), а хозяин ей говорит: “Джек, я тебя понимаю и не сержусь, ведь ты чувствуешь, что я через месяц уезжаю, ты выбрал нового хозяина”. Каждые два года собакам приходилось менять хозяина. Собак было штук 12. Одна из них, черная громадная ездовая собака типа боксера смотрела на мои красные варежки и тихо ворчала.
Нас временно поместили в комнату смежную с кочегаркой, без дверей (меня временно оформили на должность кочегара) и эта черная собака Цыган решила меня охранять – она ложилась на порог и ворчала даже на муж, когда он ее перешагивал.
 
{{ :воспоминания:lapshina:lapshina-ris_polarnaya_noch.jpg?direct&300 |}}

Полярная станция находилась в 300 м от северного берега.
Три финских деревянных дома были связаны коробом высотой 1 м 20 см от земли (в нем были утепленные трубы парового отопления), мы по нему ходили как по мостику.
Была баня, которую топили 2 раза в месяц. Двое дежурных целый день топили в бочках брикеты плотного снега, который пилили пилой. На кухне тоже топили снег, заливая его кипятком из ковшика.
Мы быстро включились в полярную жизнь. Муж мне в кочегарку приносил по 8 ведер каменного угля (когда уголь кончался, топили соляркой), а я сидела у котла и следила за приборами и изучала метеорологию и азбуку Морзе. Полгода напряженной тренировки – и я сдаю экзамен.
Так как техническое образование у меня было, начальник приказом назначает меня на должность радиотехника – гидрометеоролога.
Начальник полярной станции о. Вилькицкого Мудров Петр Пафнутьевич, 45 лет, заслуженный полярник был очень крупным человеком, ростом около 2-х м и весом 150 кг. Из-за большого живота не видел щенков и часто их давил.
Однажды на острове разыгралась трагедия. На остров привезли трактор. До этого лес и уголь с берега возили на собаках. Паек на собак перестали давать. Начальник предложил каждому взять по собаке, а остальных собак распорядился застрелить.
У нас было полувоенное положение. Мы должны были носить оружие и подчинятся начальнику и все, что происходило на острове, держать в тайне.
У нас шел двойной оклад на сберкнижку, кормили нас бесплатно. Со склада, который находился в вечной мерзлоте, можно было брать любые продукты в любом количестве, за свой счет. Запас продуктов на складе был на 10 лет, на случай войны. Каждый год в навигацию привозили продукты дополнительно морским путем из Архангельска. Мы сразу каждый брали себе по головке сыра (8 кг весом). Собаки любили сгущенку, охотничьи колбаски, рыбные и мясные консервы (потом уже в Ленинграде мы не могли лет двадцать есть консервы). А на острове мы были молодые, ели все. А на собак было забавно смотреть, как каждая из них носилась со своей банкой в зубах. Во время  пурги собаки ничего не ели. Они ложились на снег клубком, их засыпало сугробом и только по дырочке в сугробе можно было определить, что там собака. Мне своего щенка был жалко, – я ему в дырочку бросала кусочки мяса, но он не ел. Так длилось 2 – 3 дня, температура падала с – 420 до – 150. На лыжах было трудно кататься (воздух разряженный), если чуть ветерок – сразу обморожение. Я всем полярникам (нас было 10 человек) сшила для лица маски из верблюжьих свитеров.
 
{{ :воспоминания:lapshina:lapshina-ris_pesecz.jpg?direct&300 |}}

Капканы на писца мы ставили в километре от берега, проверять капканы ходили на лыжах в белых халатах, чтобы не видел медведь, брали с собой собак.
Мне в новой должности нужно было носить карабин с разрывными пулями 8 кг весом (я умела стрелять еще со времен школы).
Каждые три часа нужно было ходить на футшток (это надстройка над прорубью в океане), где мы брали температуру и уровень воды. Однажды в проруби завелся морской заяц, – и нам не надо было пробивать ломом лед целый год. Мы зайца кормили рыбой. В полярную ночь или в метель 300 м пробивал мощный прожектор. Со мной ходили все собаки, (они чувствовали женскую беззащитность, я была на острове единственной женщиной).
Когда океан был свободен ото льда (в летнее время) мы сетями ловили рыбу омуль – это очень вкусная белая рыба длиной 50 см. Однажды у ребят ветром вырвало лодку, и они бросились вплавь за ней. Хотя в воздухе было +15, у океана была температура +2 – это почти лед. Привязав лодку, ребята долго бегали по берегу – разогревались.
Однажды у нашего берега была кровавая схватка морских животных, волной на берег выбросило раненую белугу весом больше тонны. Эта гора высотой больше метра долго лежала на берегу. Ее ели собаки, мясо мы брали на приманку на песца и для морского зайца. Чтобы добраться до мяса мы ее рубили топором (ее кожа была 3 см толщиной и крепкая как кость).
 
{{ :воспоминания:lapshina:lapshina-lubika_beluha.jpg?direct&300 |}}

В летнее время мы ходили за 15 км на южный Берег за яйцами чайки с корзинами. Чайки-альбатросы имели размах крыльев 1,5 м., они откладывали в гнездо по 2-3 яйца (яйца салатного цвета в коричневую крапинку). Яйцо в 4 раза больше куриного с двумя желтками. Мы брали по одному яйцу из гнезда, а чайки в это время, набрав в клюв камешки, бросали их нам на головы, а собак клевали в темечко до крови, собаки при этом пытались их поймать. Удивительные птенцы у этих чаек – это пуховый шар дымчатого цвета. Когда его берешь, то руки проваливаются на 3-5 см. Однажды такой птенец оказался у нас на северном берегу, хотя гнездятся чайки на южном берегу в 15 км от нас (там растет трава и зеленые кочки, а на северной – сухие соломенные кочки).
Однажды уже известный кочегар Саша ушел на охоту в солнечный морозный день (начало полярного дня) и не взял защитные очки (это его метало на льдине вокруг острова целые сутки с голодной собакой Пальмой). Дурацкая манера у охотников – не кормить собак перед охотой (иначе они не побегут за дичью). Но здесь-то за кем бегать, ведь песец сидит в капкане да еще зачатую бешеный. Он брал собаку на случай встречи с медведем. Пальма была медвежатница, – она умела держать медведя, хватая его сзади за хвостик. Если медведь идет на человека, что бывает очень редко, значит, он уже пробовал человечину. Только в этом случае в медведя можно стрелять, а специально в медведей стрелять запрещено – они занесены в Красную книгу.
А еще у кочегара Саши было хобби, – он стрелял серых уток (ньерков). Из пера делал подушки, а мясо утки готовил сам. Есть его было невозможно – очень пахло рыбой. Старая Пальма (ей было 15 лет) была мохнатая черная и была так умна и послушна, что она и сытая носила бы ему уток. Но нас он не слушал, только криво улыбался – характер у него был такой. От моей верблюжьей маски он отказался, щеки, и нос у него были обморожены, были синего цвета. А тут еще и очки забыл. Он еле добрался до дома, прижав руки к глазам. На острове знали, что делать в таких случаях – помещали человека в темную комнату на сутки, он кричал от боли. Саша относился к такому типу людей, которые называются “невезучие”, они большие оригиналы и все время попадают в “истории”. Он хотел поймать много песцов (это деньги – 25 руб. за шкурку), поэтому ставил много капканов. Как-то он поймал двух невыхоженных песцов (ребята таких песцов с серым хвостом отпускали с пораненной лапой), Саша поместил их в загон под домом выхаживаться. А песцы прогрызли в вечной мерзлоте ход и выбежали. И началась паника, – песцы-то, часто, чумные. Они носились по метеоплощадке и набрасывались на людей, одному радисту песец разорвал брезентовый верх шубы. Всех спас бесстрашный Вилька (у Пальмы родились два щенка, одного из них белого, радист взял на воспитание и назвал Вили в честь нашего острова Вилькицкого).
Вилька унаследовал от матери способность “держать медведя”, он также умел приносить уток не раня их зубами. Каждого песца он взял аккуратно за горло и принес хозяину.
А Саша наш “невезучий”, считал себя счастливым человеком. Он каждый день давал телеграмму на 50 слов своей любимой жене на Диксон (это было дорого). Слог телеграммы был оригинальный и все про любовь. Ребята, передавая телеграмму, “лезли на стенку”, меня он не раздражал.
 
Однажды приехал из Диксона вездеход (машина на гусеницах, как у танка), нам привезли 2 грамоты коммунистического труда, – одну мне, вторую Саше, он был хороший работник. Ему грамоту не дали, потому что он в тот момент был зверски пьян. В тот день после охоты он устроил себе и собаке угощение. Он взял на складе консервы и открыл бутылку спирта (жена ему прислала с очередным рейсом ящик со спиртом). Саша с 18 лет работает на севере и много интересного рассказывал о жизни на севере. Он мог бы написать книгу, но ему было некогда, он приехал на север зарабатывать деньги.
Однажды ребята решили надо мной подшутить, (они знали, что я ничего не боюсь). Тогда было мое дежурство в радиорубке. На 1,5 м вокруг дома была полоса земли, а дальше наметало сугроб до 2-х метров. Дом оказался в котловане, видна была только одна крыша. В сугробе мы прорубали ступени вверх. И вот я выхожу из дома и при свете фонаря вижу наверху медведя (я сразу поняла, что он замороженный). Я знала, что ребята ездили на Берге за дровами. Медведей стрелять запрещено, исключением может быть нападение. Ребята уверяли, что медведь за ними гнался. Этот неутолимый скиталец в поисках пищи, эта громадина из “железных” мышц до 1т. весом может спокойно перевернуть трактор. Медведь был 3 м длиной и 1,5 высотой. Ребята сняли шкуру и положили в прихожую, она с трудом уместилась на 10 м2. Мясо медведя мягкое и вкусное (запах рыбы мы отбили маринадом из уксуса и лаврового листа). Цвет у мяса алый. Но если сделать котлеты по всем правилам (у нас были сухие чеснок и лук) с перцем, то ребята по 2-3 шт. съедали сразу, а Петр Пафнутьевич съедал по 5 шт. В то время у нас в гостях был капитан из воинской части, друг начальника, и мы его угостили котлетами. Он съел с удовольствием, а когда узнал, что они из медвежатины, плевался и обиделся.
К праздникам я делала торты и пироги (у нас было сухое молоко, сухие дрожжи, яичный порошок). Повар по выходным нам устраивал сухой паек, и когда я по выходным по просьбе ребят заменяла его (ребята за меня работали в радиорубке), то каждый раз мне приходилось печь хлеб. Ребята мне помогали. Они замешивали тесто в алюминиевых котлах (ведра 3 – 4) большой деревянной лопатой. Выпекали по 30 буханок хлеба (по 2 кг) на неделю.
 
Иногда ребята меня просили делать мороженое. Каждый заказывал по полведра (им было по 20 лет – аппетит у них был зверский). В большой кастрюле я варила горячий лезьон из молока, яичного порошка и сахара, потом надо было на морозе (- 420) беспрерывно помешивать, – получалось пышное мороженое. Все я делала по кулинарии, которую мне мама прислала из Ленинграда. До тех пор я вообще не умела готовить.
Ребята, как рыбаки, сидели на снегу со своими ведрами мороженого, – они были похожи на своих собак, которые бегали, каждый со своей банкой из под консервов. Собаки ели все, вплоть до охотничьих колбасок. Особенно прожорлив был маленький Вилька (он больше всех бегал). Когда нам в навигацию привезли болгарские маринованные огурчики в 5 литровых банках, каждый взял себе по банке. Хозяин Вильки поспорил с ребятами, что он съест такую банку ха один присест, а что под столом сидел Вилька и заглатывал огурчики вместе с хозяином, никто не видел. Хотя их разоблачили, они все равно считались победителями и получили приз – еще одну банку огурцов.
Слава бог, они отказались спорить на головку российского сыра (8 кг). У всех любимой едой (это все шло дополнительно в счет зарплаты) были охотничьи колбаски. Однажды привезли нам их Архангельска сушеные яблоки в бумажных мешках. Я взяла себе мешок и ходила с набитыми карманами (собакам яблоки тоже пришлись по вкусу). Мне один раз прислали яблоки из Ленинграда, они в дороге замерзли, а при сбросе с самолета разбились всмятку. С самолета сбрасывали и письма и посылки, а начальнику – канистры со спиртом. Связь с большой землей была плохая. Каждый год нам заказывали голоса родственников по радио, – на Диксоне их переписывали и передавали нам по приемнику. Но мы их не слышал, слышали только Японию и помехи. До нас доходила только азбука Морзе и то через кустовую станцию “Лескин”.
Деньги нам на руки не давали, поэтому мы их не считали и не жалели. Каждый месяц по заявке мы посылали деньги обеим мамам и друзьям на лечение, на мебель, на разные покупки. Вообщем, считали себя богачами (слова “миллионер” в 60-х годах не было). Раз в год нам привозили спиртные напитки (годовой запас) на каждого 1бутылка шампанского, 3 бутылки вина, 3 бутылки водки и 2 бутылки спирта. Я на правах комсомольского секретаря предложила ребятам сдать мне по 6 бутылок на праздники. Ребята с трудом соглашались. Я все сложила в чемодан и закрыла на ключ. Оставшихся бутылок им хватало, чтобы неделю не работать (они еще варили брагу, не взирая на запрет начальника). А не работать нельзя, т.к. мы каждые 3 часа должны давать погоду на Большую землю. Старший радист (мой муж) и я отдувались, не входя их радиорубки. Я, как начинающий радист, давала и принимала только по 100 знаков в минуту, а остальные по 150-200 знаков. На кустовой станции шли мне навстречу (женщин радистов на Севере не было). Каждое слово имело свой код. Я их просила: “псе щрл”, что означало – “пожалуйста помедленнее”. Разговаривать в эфире запрещено. Они только у меня спросили: “У вас запой?”. И зачем спирт привезли. Ребята разболтались. Начальника звали Пафнут и на ты. Только мы с мужем звали его по имени-отчеству. Они ходили за мной и требовали отдать их долю спиртного. Но я была непреклонна.
 
Как-то раз я на метеоплощадке меняла ленту барографа и ее вырвало ветром из рук. Проворный Вилька побежал за лентой и наступил лапой и ждал меня, но ленту снова вырвало ветром. Пришлось нам ее восстанавливать (мы знали закономерность изменения погоды.) Вилька на фоне белого снега казался серым (он часто тайком забегал к своей матери в кочегарку погреться). Когда мы в очередной раз топили баню, я после стирки решила помыть Вильку. Чтобы он не сопротивлялся, я принесла ему большой кусок сырого мяса. Он  тут же заглотил кусок и отнес его в тайник (в угол бани) и там его срыгнул. После чего я его вымола мочалкой с мыло, он ворчал, но не кусался. Когда он немного подсох в полотенце, он выбежал на улицу совершенно белый, собаки бросились на него с лаем, как на чужака (не сразу признали).
Мы с мужем тоже сдавали государству шкурки песца по 25 руб. (иногда прилетал самолет и забирал шкурки). Начальник научил меня выделывать шкурки. Надо было намазывать шкурки изнутри ржаным тестом, а после подсыхания осторожно отдирать тесто (так 3 раза).
Мы выбирали три лучших песца, выделали их и взяли домой. Начальник предупредил, что при выезде из Диксона могут проверить чемоданы и конфисковать шкурки, т.к. белый песец в 60е годы шел только за границу. Но мы рискнули, и моя дочь и я долго, на зависть всем, ходили в песцовых шапках.
Однажды в навигацию пришло судно Хозе-Диаз из Архангельска, и две недели мы жили без начальника – он пировал на судне у своего друга – капитана. Иногда начальник уезжал на курсы повышения квалификации в Ленинград, а вместо себя оставлял за начальника моего мужа.
 
Осенью нам привезли на судне из Архангельска живой скот вместе с кормом. Одна корова заболела морской болезнью и сдохла. До морозов мы кормили коров и свиней комбикормом. Потом встала проблема убить скот. Повар отказался, кочегар Саша тоже, а радисты в свои двадцать лет ни убить, ни резать не умели (их этому не учили). Правда, за одной свиньей ребята бегали с ружьем и даже ранили ее, но ничего не вышло, кроме ранних родов – с испугу свинья родила раньше времени 6 поросят (повар их запек в духовке к 7 ноябрю – к великому празднику Советского союза). Нас спасло то, что в это время на остров приехала якутская экспедиция (бог подумал о нас). Они согласились убить скот, но за это взяли себе кровь животных и сделали кровяную колбасу (по вкусу, как кровяной зельц).
Морожено мясо мы целый год хранили в маяке. Деревянный маяк в диаметре 6 м высотой 36 м был выкрашен белым и черным полосами. Запах мяса всю зиму привлекал диких животных. Вокруг маяка все время были следы песцов и медведей. Однажды ночью мимо острова вдоль берега прошла стая полярных волоков. Они разорили все наши капканы и съели песцов, хорошо, что не завернули к нам на станцию, а то разнесли бы все в пух и прах. Эти волки не то боятся, но не любят долго иметь дела с собаками – сибирскими лайками (говорят, у сибирских лаек, особенно аляскинских, клыки острее, чем у волков).
В капканы ребята использовали мясо белухи, которая залегла на наш берег по божьей поле. Для этого больше подходило мясо нерпы. Сама нерпа, как тюлень, темная с громадными глазами – локаторами, а нерпята у нее белые (самый ценный мех). Как-то мы с мужем тоже решили поохотиться на нерпу. Одели белые халаты, взяли карабины и своих собак. У мужа была опытная собака, это уже известный Джек, который выбрал его хозяином в порыве минуты нашего пребывания на острове, ему было 10 лет. А у меня щенок Волчок (помесь овчарки и лайки). За свои полгода он совершил много хулиганских поступков, он был плохо воспитан (в женской ласке) в отличии от Вильки (Вильку воспитал радист, он его часто бил за непослушание). Стоило мне повесить белье на мороз, как Волчок тут же отгрызал рукава у мужских рубашек. Особенно он любил тюфяки, которые ребята выносили на солнышко, на крыльцо. Он находил маленькую дырочку и зубами вытаскивал вату. Однажды из тюфяка начальника он вытащил целую гору ваты. На что мне был выговор: “Привяжи его на цепь, иначе я за себя ручаюсь!”
 
И вот мы пошли на охоту в белых халатах. Я клялась, что Волчок будет меня слушаться. Мы залегли в торосах недалеко от проруби, где периодически появлялась нерпа погреться на солнышке. Момент опасный. Ведь в это время с другой стороны в торосах мог притаиться медведь, – он обожал жирную нерпу (он может часами лежать, закрыв свой черный нос лапой). Вдруг раздается какой-то шорох – и мой Волчок в самый ответственный момент вскочил перед дулом карабина. Больше нас на охоту не брали. Ну и хорошо, но я ни Волчок не пережили бы выстрелов в нерпу. А вот проверить капканы нас взяли. И закончилось это трагически. Была полярная ночь, небо звездное, ярко светила громадная оранжевая луна, северное сияние наложило на луну яркий крест желтых лучей. Видимость была 2 км. До капканов было далеко (км 1,5-2). Собаки шли рядом и поскуливая рвались побегать. Мы совершили страшный просчет. Мы их отпустили побегать, надеясь, что на наш зов они прибегут. Они со страшной скоростью бросились на капканы. Песец в капкане оказался бешеный. Они сцепились клубком и покусали друг друга. От бешенства надо было сделать 30 уколов (так было с нашим кочегаром Сашей, ведь он невезучий). Для собак это не подходить, Джек, как собака старая и мудрая, когда понял, что начал  набрасываться на людей, ушел умирать в море в торосы. А Волчок, еще глупый, умирал у меня на руках. Две недели ничего не ел, клал голову мне на колена и раскачиваясь на своих длинных ногах, тихо поскуливая беспрерывно смотрел мне в глаза. Это трагедия. Я винила себя в его смерти, он был обласканный, откормленный и очень большой в свои полгода, он не смог увернуться от песца.
А вот Вилька не дал бы себя укусить (это его я вымыла в бане). Это была настоящая полярная собака, он был сухопар, небольшого роста гладкой шерсти, хитер и бесстрашен. Хозяин его сурово дрессировал. Каждый самолет Вилька встречал и провожал своим способом. Он делал вместе с самолетом три приветственных круга и три – прощальных. Другие собаки сидели в стороне, признавая его первенство (никто из них не выдерживал 3 круг бега с самолетом). А если самолет совершал посадку, он садился перед самолетом на задние лапы, – так он выпрашивал у летчиков шоколад, при этом одно ухо у него висело (как у матери Пальмы), а друге стояло, – мы звали его “симафорчик”. Однажды Вильку заманили в самолет и хотели увезти, но успел выскочить.
Однажды (с чудо!) в ясный морозный день к нам прибежали два медвежонка (2х годовалые кг по 100). Собак мы успели закрыть в доме, и власть насладились зрелищем (жаль фотоаппараты были в другом доме). Медведи прибежали на запах рыбы, – повар выставил на улицу две больших бочки из-под рыбы. Медвежата были еще белоснежные. Они устроили нам настоящий цирк. Мы за ними наблюдали через приоткрытую дверь. Они на нас не обращали внимания. Две бочки из-под рыбы – вот счастье! Они подкидывали их вверх, одевали себе на голову и ходили на задних лапах, ложились на спину и четырьмя лапами крутили бочку. Потом один из них пошел на запах пищи вокруг дома и заглянул в форточку на камбуз. Повар закричал, а Вилька в одну секунду выскочил в форточку и погнал медведей к морю. Остальных собак мы тоже выпустили, но они быстро вернулись назад, для них своя территории – остров, а для Вильки – вся вселенная. Вилька вернулся часов через 6, наверное, он “держал” медведя (он медвежатник – у него гены матери - Пальмы).
 
Нам не разрешалось ходит на футшток без карабина (карабин был с разрывными пулями на случай встречи с медведем). Карабин весил 8 кг, я его носила до последнего, пока не болел живот. Однажды произошел такой случай. В морозный ясный день со мной на футшток пошли все собаки, кроме старой Пальмы. Торосы в океане (ледяные нагромождения) достигли тогда 3-5 м высотой. Я сняла температуру и уровень воды. Морской заяц, который тогда жил в проруби, спрятался от нас. Вдруг в торосах раздался треск. У нас был уговор с ребятами стрелять в воздух в таких случаях. На мой выстрел ребята прибежали мне навстречу. А собаки вели себя по – разному. Двое прижались к моим ногам. Двое стали бегать вокруг футштока и лаять. Двое поджали хвосты и побежали к дому. А Вилька к своей чести, не раздумывая, бросился на звук в торосы, и опять его не было до позднего вечера, наверное и в этот раз “посадил” медведя (собаки знают слабое место медведя, – они хватают его ха хвост и он садится). Честно говоря, я тоже испугалась, – у меня дрожали пальцы.
Как-то раз произошло знаменательное событие. В лютый мороз мимо острова, проходил легендарный ледоход “Ленин”. Мы должны были давать ему пеленг (периодически давить на ключ), чтобы он не нарвался на остров. Смена, правда, была не моя, но ребята уступили мне место и для истории сфотографировали.
Я любила делать зарисовки нас ерой бумаге цветными мелками, пространные письма домой тоже были с рисунками. Поздно вечером меня привлекло радужное небо после захода солнца. На улице в этот момент никого не было, собаки были где-то со своими банками. И вдруг на Берге рядом с футштоком выползли два прожектора, два мощных ослепительных глаза, как будто всплыла подводная лодка. Мы знали, что в наши воды заходят и японские, и американские лодки, обнаружить их не просто. Часто наши подводные лодки уничтожают иностранцев торпедами с помощью военных кораблей (война в мирное время).
Рассказывали, как потом, поступая в Академию, капитаны подвой лодки и военного корабля узнают друг друга по голосу и бросаются друг другу в объятия – и знакомятся.
Чтобы сфотографировать наши 3 домика, достаточно секунды, но их, конечно, больше интересовала воинская часть, которая была сзади нас в 15 км, где находился  мощный локатор (его видно было с северного берега). В мой рассказ никто не поверил. Начальник сказал, что это опять мираж, – то я вижу на горизонте Адмиралтейство, то световую волну в полярную ночь, то, видите ли, подводную лодку. И все ушли спать. А я еще долго смотрела на берег пока не стемнело (уже наступила полярная ночь). Но собаки –то хороши, где-то залегли на отдых. Как-то осенью был неприятный случай. Грузовой пароход Хозе Диаз во время навигации привез нам 100 тонн угля (годовой запас) и выгрузил на берег. Мы не успели перевезти угль, – разразился шторм и у нас на глазах океан слизал 100 тонн угля с берега. Пришлось всю зиму, кочегару томить соляркой (она сильно коптит), а повар печку в камбузе топил только дровами (на берегу дров хватало) так что трактор был при деле. А мы были заняты в основном заготовкой воды, – снег пилили ножовкой и растапливали его в бочках, для камбуза – по 2 бочки в день, а для бани надо было натопить 5 бочек. Топили баню два раза в месяц, – двое дежурных два дня растапливали баню (на улице бывало до – 420). Дежурным по кухне также доставалось – пилить и колоть дрова, топить снег и чистить мороженую картошку (руки от картошки заходились страшно). Картошка была сладкая, но это лучше, чем сушеная. Сухую приходилось замачивать и долго варить.
 
Досуг заполнялся кинофильмами, смотрели по несколько фильмов за вечер, нам каждый год привозили по 100 фильмов.
Почти все охотились на песцов. Песцы прибегали к нам с Новой земли. Снимать шкурки нужно было в медицинских перчатках. Во-первых, можно порезаться (песцы были часто чумные), а во вторых песцы были заражены радиацией (на Новой земле тогда были атомные испытания). Однажды попался больной песец – вместо жировой прослойки между шкуркой и мясом была сыпучая зеленая труха. Мы с самолета видели белых медведей с облезлой шкурой с зелеными пятнами на спине. Атомные волна доходили и до нас. Нам дано было указание в 3 часа каждый день открывать форточки и покидать дома на полчаса. На вахте оставался только радист (в случае аварии он должен сообщить SOS). Взрывная волна проходила мимо нас по морю (как по коридору) – приходил в движение морозный воздух со свистом. Повар сразу после этого написал заявление об увольнении, сказал, что таким образом он умирать не хочет. А мы ничего не боялись в свои 20 лет, нам было интересно, мы чувствовали себя героями, да и надеялись, что Советская власть нас не оставит в беде. Потом прилетал санитарный самолет (Советская власть о нас думает) для измерения радиации, сказали, что все в норме, не выше чем в Ленинграде на Васильевском острове (там, на Наличной улице радиозавод). Однажды в темную полярную ночь (в пасмурное время) меня охватила световая волна (вдруг стало светло как в пасмурный день). Собаки начали лаять на небо, они уже привыкли к кромешной тьме. Я была беременна, на третьем месяце. И ничего, родился крепкий нормальный ребенок. Валентина Терешкова тоже в это время летела в космос беременная (1961 год). Так что романтики у нас было сверх головы. Я все это писала домой, (письма были как дневник, я писала каждый день и сопровождала рисунками – к сожалению письма исчезли). Начальник меня предупреждал, что все, что происходило вокруг, в письмах писать нельзя, да и находились мы на полувоенном положении, но до нас это не доходило, слава богу, пронесло.
Но вот произошел случай, который нас все-таки привел в мандраж. Однажды мы просыпаемся от равномерного шума (думали, что гудит самолет). Выглянув в окно, мы пришли в ужас. Наш остров был затоплен. Зеленая тяжелая вода Северного ледовитого океана дышала у наших ног. Мы стояли на крыльце (это полтора метра от земли), до воды оставалось две ступеньки. Вокруг летали самолеты – спасатели. По прогнозу, слава богу, через два часа вода пойдет на убыль. Собаки, которые лаяли на световую волну в полярную ночь, сейчас притихли и в ужасе смотрели на живую ледяную воду (которая, разразись шторм, снесла бы наши домики в одну секунду, как тогда – 100 т. угля). Интересно, что эта ледяная вода снилась мне потом лет 15-20 (во время болезни с температурой). Это был самый страшный сон в моей жизни. С тех пор вода для меня живое коварное существо и хотя я хорошо плаваю, я боюсь далеко заплывать.
Нас согревали на Севере стихи Евтушенко. В это время он был сослан на Север Хрущевым, за свои смелые стихи. До нас доходили рукописи его стихов:...
“Где жизнь заколдована льдами
Где инеем камни цветут
Следы, что остались за нами
Ни годы, ни льды не сотрут!”
Уехали мы с острова на несколько месяцев раньше. У меня тогда была беременность 7 месяцев, я сильно поправилась и мне было тяжело ходить с карабином и в полярной одежде и к тому же я до 7 месяцев ни разу не была у врача. Хватит романтики, пора домой! Начальник отпускал меня одну (но куда я одна на перекладных самолетах). И муж сказал, что одну меня не отпустит, он решил ехать со мной. Начальник без замены отпускать никого не имеет права. И мы решили уехать самовольно (за что нас в Диксоне исключили из комсомола). В это время на нашу полосу садился санитарный самолет для военчасти. С ребятами мы договорились, что они будут за нас работать до приезда замены (я и так последнее время могла работать только днем, а муж работал ночью и за себя и за меня). С ребятами у на были хорошие отношения, мы с ними долго переписывались и встречались уже в Ленинграде (ведь пуд соли мы с ними точно съели).
Из Диксона в Архангельск мы летели на легендарном самолете “Аннушке” (АН-2 был старый военный самолет, но полярные летчики были асы). Подлетая к Амдерме мы увидели, что горит хвост самолета. Без паники сели, загасили огонь и полетели дальше. Кстати, дома в Амдерме были без стекол (выбило взрывной волной), Амдарма была ближе к Новой земле. Вот как тут беременная женщина лететь одной. В Архангельске мы были целый день. Не смотря на то, что мы не держали в руках денег два года, да еще Хрущев поменял деньги в 1961 г. нам все это не помешало накупить северных подарков и сувениров. Самое главное это архангельские манежки (пирожки с картошкой), ватрушки с морошкой, брусникой и клюквой. Купили роскошную детскую шубку из ягненка (правда, болгарскую) за 40 руб. Из Архангельска мы летели тоже на старом самолете, он летел низко и все время падал в воздушные ямы, меня при этом сильно тошнило, особенно при взлетах и посадках (4 взлета, 4 посадки). Короче, при выходе из самолета в Ленинграде, я уже ничего не слышала и никого не видела. И не помню, как приехала домой и кто встречал. А ведь об этой встрече мы так мечтали (два года на севере нам показались вечностью).
Денег мы заработали много, можно было купить квартиру или хорошую машину. На квартиру мы стояли на очереди, как семья погибшего на фронте, а машина была не в люде.
Мы купили телевизор “Неман”, приемник с проигрывателем “Латвия” (магнитофонов тогда не было), кой-какую мебель, ставить мебель было некуда – мы жили вчетвером в комнате 9м2 и кухня 6м2, в бревенчатом доме, построенном временно пленными немцами. Полгода у нас был оплачиваемый отпуск (т.к. мы на Севере работали без выходных) и мне семь месяцев декретных оплачивались по среднему 170 руб. – 2 оклада в месяц. Мне купили дорогую шубу, “под котик” (тогда дороже шуб не было). Я ее носила 15 лет, а шапку из песца – 20 лет. Петр Пафнутьевич был прав, – ни одна мастерская не взялась шить шапку из песца (пошив из песца был запрещен, т.к. песец шел только за границу). Удалось найти скорняка - частника, так что в песцовой шапке я была единственная в городе. Дочка было тоже вся в песцах. Жили мы несколько лет, ни в чем себе не отказывая. Муж продолжал ездить на Север в экспедиции – там неплохо платили.
Когда я после Севера пришла в управление Главсевморпути (это на Московском проспекте, где два года назад е пускали на Север, говорили. Что это медвежья берлога, женщинам там делать нечего) сбежались люди на меня посмотреть. Начальник говорит: “Дайте взглянуть на легендарную женщину, про которую Мудров Петр Пафнутьевич “басни” рассказывал, и на охоту на песца и на нерпу ходила, за 15 км ходила за чаечными яйцами, освоила специальность радиотехника - гидрометеоролога, заменяла повара в выходные дни, пекла хлеб, делала торты, котлеты из медвежатины, ведрами делала морожено, выделывала шкурки песцов, работала с мужем дни и ночи, когда на острове после привоза спиртнова был двухнедельный запой, а вот что у вас с комсомолом произошло, это дело поправимое”. И они нам предложили вступить в партию, но мы отказались. А на учет в комсомол мы больше не вставал, так было богу угодно.
Работа на Севере дала нам мощный жизненный потенциал. Мы совершенно спокойно поступили в любимые вуза (8 лет после школы) и закончили их на отлично. Я закончила архитектурный факультет АИСИ, муж – Высшее военно-морское училище им. Макарова, сейчас Морская Академия в Стрельне.
Север – это путеводная звезда, которая все время свет!
В 60е годы я и не мечтала, что в начале XXI века удаться вот таким образом, через Интернет, напечатать свои воспоминания о Севере и что их смогут прочесть и вспомнить все, кто был тогда с нами.
  
Лапшина Любовь Сергеевна.
+7-921-434-2375
Санкт-Петербург.
фотографии
Диксонская Тетрадь

Инструменты пользователя

Инструменты сайта

Инструменты страницы
